Надежды большого города - Страница 26

У Дэнни все было иначе. Он не хотел огорчать отца своими мечтами. Колледж стоит денег. Кроме того, ему пришлось бы уехать с фермы. Отец начал стареть, Дэнни знал, что он рассчитывает на него. Несколько раз Дэнни пытался затронуть эту тему, но каждый раз видел, как напрягался отец. В первый раз это произошло в конце трудового дня, когда отец пришел с поля уставший. Во второй раз — во время завтрака, когда отец собирался на холм. В третий раз — за неделю до лесного пожара. А потом пламя уничтожило все. И наконец Дэнни приехал сюда и просто решил остаться, осуществить свою мечту. Когда он достигнет цели, он вернется к отцу, чтобы тот им гордился. Поэтому он продолжал прятаться здесь, в своем убежище, или в библиотеке Кэтрин, усердно работая.

Проблема была в том, что его манили улицы. Городские огни буквально выписывали его имя. Тогда он брал фотоаппарат и снимал украшения на зданиях. Он любил проталкиваться сквозь толпу людей на Таймс-сквер, спешащих в театры, красиво одетых — его мать видела такое только в журналах и по телевизору. Ему нравилось ходить мимо Музея естественной истории, выискивать входные значки, которые посетители роняли на тротуар, и использовать их, чтобы проникнуть внутрь.

Иногда он находил пару штук и тогда звонил Пенелопе из телефона-автомата на углу и просил ее прийти. Она была из обеспеченной семьи и всегда предлагала заплатить за вход. Дэнни отказывался, как отказывался от помощи и подачек Кэтрин. Он использовал входные значки, чтобы провести Пенелопу внутрь, а потом стоял с ней рядом у голубого кита и рассказывал ей, на ухо, как киты, рядом с которыми он вырос, играют в проливе Кабота.

А теперь приехала его семья, и он не мог оставаться далеко от Челси. Ему нужно было видеть их как можно больше. Проблема была в том, что он не хотел говорить с отцом: он знал, что тот просто запрет его и увезет в Канаду быстрее, чем он успеет произнести «голубая ель». Дэнни чувствовал себя виноватым в том, что покинул отца, оставил его одного работать на ферме. Поэтому он наблюдал за ним издалека и молился, чтобы Бриди и Кэтрин его не выдали.

Кэтрин помогала ему весь год. Она почти не задавала вопросов, и ему это нравилось. У него было ощущение, что она доверяет ему, понимает, что он должен идти своим путем. Она разрешила ему пользоваться библиотекой Рейнбеков, так что он мог заниматься. Она привела Бриди в Рокфеллеровский центр; наконец-то его сестра увидела, как зажигают огни на этой елке, и он чувствовал себя как никогда счастливым.

Там, откуда они приехали, рождественские деревья значили все. Для его семьи это был заработок. Отец Дэнни считал, что деревья сплачивают семью.

— Даже в этом отвратительном Нью-Йорке, где все гоняются за несбыточными мечтами, копят деньги, раз в году люди приносят в дом наши деревья и собираются всей семьей, — говорил он.

Дэнни гордился этим. И у Пенелопы дома на «золотой» Пятой авеню светилась в окне рождественская елка. Ее отец — известный адвокат — на один вечер откладывал все дела, оставался дома, пил гоголь-моголь и украшал дерево. Пенелопа призналась Дэнни, что рождественское дерево очень ей дорого. У ее отца было напряженное расписание, и это был один из немногих вечеров в году, когда она могла рассчитывать на то, что он будет дома.

Пенелопа была единственным человеком, которого он посвятил в свои планы. Он не рассказал об этом своему отцу или сестре, Лиззи или Люси, даже Кэтрин. Только Пен. Он помнил тот момент. Это было в сентябре, прекрасным, еще летним днем, они стояли на террасе замка Бельведер. Он обнял ее и показал на высокие облака, затянувшие небо тонким, как дымка, слоем.

— Что это за облака, Дэнни? — спросила она.

Перисто-слоистые облака, высокие, они находятся на высоте около восемнадцати тысяч футов, в основном состоят из кристалликов льда. Видишь, у них нет четких краев? Для деревьев они полезны: они заслоняют солнце, которое может сжечь иголки.

— Сейчас только сентябрь, а ты уже думаешь о рождественских деревьях.

— Я всегда о них думаю, — тихо сказал он. — Вот почему я хочу стать метеорологом.

— Дэн — предсказатель погоды, — поддразнила она.

Он улыбнулся. Пусть шутит, он знал, что в этом его жизнь, для этого он родился…

На минуту отец прекратил работу. Он вытянулся и осмотрелся. Загорелся красный свет, движение по Девятой авеню остановилось. Глядя через улицу, Дэнни понял, что отец заметил его, слегка наклонившись, он вглядывался сквозь снег. Шляпа должна была обезопасить его, но неожиданно их глаза встретились. Сердце Дэнни застучало. Он замер, чувствуя себя как олень, пойманный светом фар.

— Дэнни, — позвал его отец и пошел к нему.

На мгновение у него даже возникло желание, чтобы отец поймал его, крепко прижал к себе и забрал домой. Ему хотелось объяснить, почему он так поступает, сказать отцу, что любит его и что в какой-то степени все, что он делает, он делает для него, для фермы. Но он не был уверен, что ему удастся выразить свои чувства словами.

Как раз в этот момент подъехал автобус, и Дэнни запрыгнул в него. Шляпа упала. Через заднее окно автобуса он видел, как отец поднимает черный котелок, прижимает его к сердцу и, громко крича, несется по Девятой авеню за автобусом.

С рвущимся сердцем Дэнни вышел на следующей остановке и сделал то, что получалось у него лучше всего: растворился в городе, скрываясь в аллеях, за зданиями и заборами, как облако в небе, как легкая дымка, застрявшая в ветвях белой ели. Ее можно увидеть, даже может показаться, что вам удастся до нее дотронуться; но лучше этого не делать: она исчезнет. Так и он.